Похороны Йохана Кройффа. Краткая история

У моего отца была болезнь Альцгеймера. Мама всегда говорила, что он «блуждал», но я не мог использовать эту фразу, не думая о песне Диона (Димуччи). Весьма забавно, что она была главным хитом на «Smooth Radio», которое, казалось, было включено всегда, когда она оттирала от наших отпечатков вещи на заднем дворе. Она была словно судмедэксперт наоборот, мечта серийного убийцы. Я знал, что также она вытирала и свои слёзы. В случаях как этот, когда она смотрела из окна, словно замороженная, я говорил ей, что вытащу папу на улицу в его инвалидном кресле. Воздух Хартлпула, похоже, сосредотачивал его. Не удивительно, ведь соленый бриз словно проходился наждачной бумагой по твоим скулам, будто бы ты находился в ветряной машине, в которой тренируются американские астронавты.

Он обычно был молчаливым, когда мы выходили на улицу. Мы оставались наедине друг с другом, за исключением тех случаев, когда прохожие узнавали его. В прежние времена отец играл в футбол за «Хартлпул Юнайтед». Он бросил их левый фланг на произвол судьбы, словно безжалостный мошенник, убегающий с чьими-то сбережениями. На «Виктория Парк» было не так много героев, и он был одним из них. Но теперь он отказывался идти туда. «Они боятся собственных ног», — говорил он. «В жизни и так достаточно сожаления».

Мы пошли через старые поместья, что были разрушены ещё старыми владельцами. Где у каждого дома были сломанные жалюзи, а в разросшемся кустарнике, казалось бы, лежала обезглавленная кукла Барби. Они были словно символами колдовства, отпугивающими помощников шерифа. Из-за них появлялось ощущение, будто это место населено призраками. Неудивительно, что мы увидели похожего на злобного призрака наркомана, опирающегося о стену, как только повернули за угол. Черты его лица напоминали границы Аргентины на физической карте. От этого мне захотелось развернуться и пойти домой, но папа был против. Он выглядел разъярённым. У него явно были другие планы насчёт нас обоих.

— Идти домой. Ты разве не знаешь, какой сегодня день?

— Не совсем.

— А ещё называешь себя футбольным фанатом. Сегодня похороны Йохана Кройффа.

Кройфф умер несколько лет назад. Он был любимым футболистом папы. Даже сейчас старые клипы, которые он смотрел на «YouTube», заставляли его мурлыкать от счастья. У него была теория о великом голландце, который никогда не касался центра мяча, но поглаживал его по внешней стороне. По-видимому, так он и добивался уникального вращения. Отец говорил, что люди вроде Кройффа, являются причиной его веры в Бога. «Случайная вселенная не могла создать что-то подобное. Он был воплощением красоты».

Тогда я заметил, что у него в кармане пиджака был оранжевый платок. Он развевался на ветру, словно направляя нас. Мы уже подходили к кладбищу, и мне казалось, что произошло какое-то недоразумение.

Когда мы подошли ко входу, отец вдруг увидел Джонни Репа.

— Вези меня туда.

— Но пап.

— Не волнуйся. Я не буду  тебя смущать.

Я сделал, как он сказал, и он спросил Джонни об этом знаменитом голе в ворота сборной Шотландии. Шедевр Чемпионата Мира, разбивший сердца людей к северу от границы.

«Это был удар пыром или подъёмом, Джонни? Могу поспорить, вы все время от времени играете в футбол», — сказал он.

Джонни Реп безучастно посмотрел на него. Он был одет в синий комбинезон и курил «Benson and Hedges» до самых костяшек пальцев. Позже папа скажет, что это очень грустно, когда футболист мирового уровня опускается до покраски перил муниципального совета Хартлпула. Он оправдывал усталостью его неразговорчивость.

«Его, должно быть, уже достали разговоры об этом. К тому же он всегда находился в тени Кройффа».

Я согласился с ним на этот счёт и закатил его внутрь. Солнце уже садилось. Я изо всех сил пытался продвигаться по опавшей листве в то время, как небо начинало походить на старую витрину. У меня болели руки. Из-за этого я подумал, что мне стоит заняться фитнесом или достать масла, чтобы смазать колёса. Я уже думал, что на этом наше путешествие закончится.

Только потом я увидел фигуры людей по ту сторону кладбища. Они стояли молча, будто нарисованные художником на заднем плане. Я надеялся, что отец не увидит их, но его зрение внезапно стало таким же, как у стрелка. Он указал длинным, костлявым пальцем и взволнованно попросил отвезти его туда.

«Там Йохан Неескенс и Ринус Михельс», — сказал он. «Выглядит так, будто бы у них минута молчания по "El Flaco"».

Я подтолкнул папу туда, где стояли люди. У Ринуса Михельса  на шее была татуировка, и он чесал затылок время от времени, словно ему было скучно. Йохан Неескенс, напротив, не стеснялся слёз. Они падали с его блестящего пиджака прямо к лапам дрожащего Джек-Рассел-терьера. Они оба пытливо посмотрели на нас.

«Вы знали Йохана?» — спросил последний, и собака начала скрести по земле.

«Только издалека», — сказал отец.

«Но он был гениальным человеком. Ремесленником. Он посылал мяч по удивительной траектории».